Чернобыль: от и до.

‘’Что это за штука такая – радиация?’’ – говорили жители украинских и белорусских сёл весной 1986 года, перешагивая через цезиевые лужи. Полная беспечность сменилась позже страхом, а затем – настоящей радиофобией, когда мнимые опасности вызывают настоящие психические расстройства и болезни, трудно поддающиеся лечению. Не зря медики называют радиофобию одной из главных причин заболеваемости и смертности среди ликвидаторов и жителей причернобыльских территорий.

Главным и единственным лекарством от этой болезни являются знания о природе радиоактивности и степени её опасности для всего живого. Этот враг хитёр – он невидим, неслышим, не имеет запаха и вкуса. Но в то же время, его сила и губительные свойства преувеличены и раздуты многочисленными слухами и средствами массовой информации. Басни о коровах с двумя головами и чернобыльских яблоках величиною с тыкву который год гуляют по ‘’жёлтой» прессе и в разговорах, несмотря на все опровержения специалистов.

Более всего не хочется в этом разделе пускаться в многословные теоретические рассуждения, пересыпанные терминами из курса школьной физики. Однако придется сразу определиться с основными терминами и понятиями.

Что такое радиация? Это частицы и электромагнитные волны, испускаемые радиоактивным веществом. Они обладают огромной энергией, которой достаточно для воздействия на другие объекты, и живут до того момента, когда поглощаются чем-нибудь или кем-нибудь (в худшем варианте – теми, кто читает этот путеводитель). Соответственно, радиоактивность - это процесс самого испускания (распада). Неустойчивые ядра некоторых атомов распадаются, излучая альфа- и бета-частицы, гамма-лучи и нейтроны.

Альфа-частицы, представляющие из себя атомы гелия, положительно заряжены, тяжелы и способны натворить немало бед, попадая внутрь организма.

Бета-частицы – это электроны, также вылетающие на огромной скорости и поражающие внутренние клетки живого организма. Это плохая новость. Хорошая состоит в том, что для защиты от альфа- и бета-частиц достаточно минимальной преграды: одежды, листка бумаги или тонкого слоя жидкости. В худшем варианте этой защитой может служить наша кожа, но лишь ценой радиационных ожогов. Водочно-самогонный слой в желудке, вопреки расхожему мнению, препятствием для такого излучения не является.

Гамма-лучи обладают большой проникающей силой, и поэтому очень опасны.

Нейтронное излучение наблюдается лишь вблизи работающих ядерных установок, поэтому нами рассматриваться не будет.

Помимо трёх видов облучения существует ещё и рентгеновское, очень похожее на гамма-излучение и отличающееся от него энергией фотонов.

Радиоактивность не возникает ниоткуда. Её создают источники радиоактивности. В чернобыльском случае первоначальным источником служила ядерная начинка реактора, а после взрыва – разбросанные куски топлива и оборудования, твэлы, газы и испарения. Опустившись на землю в виде осадков, газы превратили в источники радиоактивности всё, на что оседали – леса, траву, почву, реки, строения.

Радиоактивность нельзя ощутить, но можно измерить.

Её мерой служит Беккерель (Бк). 1Бк соответствует одному распаду в секунду. Это значение очень малое, поэтому чаще используют единицу Кюри (Ки). 1Ки=37 миллиардов Бк, и это уже весьма солидное значение для радиоактивности загрязнённых территорий. Обычно оперируют отношением активности на единицу веса, объёма или площади. При этом если указано, что активность на одном квадратном километре составляет 1Ки, то это означает, что за секунду на этом участке происходит 37 миллиардов распадов, и лучше наблюдать за этим процессом издалека.

При распадах атомов источник радиоактивности создаёт ионизирующее излучение. Его величина интересует всех и каждого, ибо она, именуемая экспозиционной дозой и часто измеряемая в Рентгенах (Р), напрямую говорит о силе воздействия источника на всё живое. 1Р – очень большая доза, поэтому на практике чаще встречаются одна миллионная его часть ( микрорентген, или мкР) или одна тысячная (миллирентген, мР). Излучение можно замерить бытовым дозиметром, который выдаёт мощность экспозиционной дозы в микрорентгенах за единицу времени, чаще всего – 1 час (мкР/ч). Естественно, чем выше мощность источника, тем быстрее нужно от него отойти, и желательно на максимально большое расстояние. Это связано с тем, что мощность воздействия источника на любой объект падает пропорционально времени и расстоянию от него. Таковы законы распространения активных частиц, и это большое благо для тех, у кого быстрые ноги или машина с мощным двигателем.

Чтобы оценить воздействие радиации на человека, называемое эквивалентной дозой, чаще пользуются внесистемной единицей бэр (биологический эквивалент рентгена), хотя официально предписано измерять её в Зивертах (Зв). 1Зв=100Р, и это огромное значение. Бэры куда удобнее, поскольку 1бэр=1Р. Дневная допустимая доза у ликвидаторов на ЧАЭС определялась в 0,3 бэра. Чтобы как-то связать радиоактивность, мощность излучения и расстояние до источника, можно привести пример: один точечный излучатель (например, кусочек породы) с активностью 1 Кюри покажет на дозиметре при расстоянии 1м экспозиционную дозу мощностью в 0,3Р/ч, что ограничивает время нахождения возле него всего одним часом. Если увеличить расстояние всего до 10 метров, мощность упадёт сразу до 0,003Р/ч, то есть в сто раз. Конечно же, сие не означает, что у источника следует разбить лагерь и устроиться на ночлег – это всё равно больше средней нормы, определённой для нашей страны в 20-30мкР/ч, и расстояние следует увеличить до безопасного. Вследствие этого часты ошибки, когда показания дозиметра в одной точке выдают за фон целой улицы или даже целого посёлка. В зависимости от наличия источников радиации они могут сильно колебаться даже в пределах нескольких шагов.

В чернобыльском случае радиационное загрязнение более равномерно, поскольку обусловлено повсеместным присутствием выпавших радионуклидов (их ещё называют изотопами).

Каждому, кому довелось побывать на школьном уроке химии, на глаза обязательно попадалась таблица Менделеева. В ней собрано более двухсот элементов, каждый из которых имеет стабильные атомы и нестабильные (читай – радиоактивные). Именно последние и именуются изотопами. Каждый изотоп стремится к распаду, как Советский Союз, и это стремление характеризуется периодом полураспада, то есть временем, за которое число ядер уменьшится вдвое. У ‘’чернобыльского’’ йода-131 этот период занимает 8 дней, цезия-137 – 33 года, стронция-90 – 28 лет. Сократить или как-то повлиять на этот параметр никак нельзя. Полураспад означает, что вредное ионизирующее воздействие изотопа снизилось вдвое. Это совсем не значит, что йод-131 через следующие 8 дней окончательно распался и исчез. Следующий период полураспада снижает количество радиоактивных атомов ещё в 2 раза, и так почти до бесконечности. Период полураспада разных радионуклидов разнится от долей секунды до скончания земных веков. Распадаясь, они образуют другие радиоактивные элементы. Например, уран-234 при распаде превращается в торий-230, тот в свою очередь – в радий-226, и затем в радон. Именно своими постоянными процессами распада в сопровождение ионизирующего излучения, то есть радиоактивностью, и опасны радионуклиды.

Конечно же, ошибочным будет предполагать, что радиоактивность – лишь продукт современных атомных технологий. Естественное облучение люди получали всегда от родной матушки-земли, красна солнышка, родного жилища и друг от друга. Мужья, живущие в счастливом браке, облучают своих благоверных аж на 0,3 бэра в год калием-40 и рубидием-87, содержащимися в тканях, и это не повод для развода – слишком малое значение. Основную дозу даёт природный газ радон-40, попадающий в наши жилища из-под земли. Он тяжелее воздуха, поэтому первый этаж загрязнён им сильнее остальных. Простое проветривание снижает концентрацию радона в несколько раз до абсолютно ничтожного. Свою лепту в облучение вносят стройматериалы жилищ – вместе с радоном они дают более трети всей прижизненной дозы. Сверху нас жжёт космическая радиация, усиливающаяся по мере набора высоты. Пассажир самолёта на высоте 11000 метров ест свой завтрак при фоне 500мкР/ч, и может утешить себя лишь кратковременным пребыванием. Нижеприведённый рисунок наглядно показывает количество космической радиации, поглощаемой жителями разных городов в зависимости от высоты над уровнем моря.

17% мы получаем от пищи и наших тел, 20% – от радиоактивности в почве, 13%- от медицинских процедур, включая походы в рентгенкабинет. К слову, куда больший вклад, чем атомные станции, в загрязнение вносят химические и сталелитейные предприятия, которые никто и не думает закрывать. Они – источники техногенного облучения. В то время как на АЭС осуществляется строжайший контроль за радиационным фоном, вокруг нефтяных промыслов валяются отработанные трубы, измазанные солями тория-232 и радия-226. Угледобывающие предприятия также перемещают тысячи тонн »фонящей» породы, а потом сжигают её в печах и на теплоцентралях, выбрасывая изотопы в атмосферу.

Итак, от радиации нам никак не спастись, надо воспринимать её как данность. Однако следует разграничить внешнее и внутреннее воздействие источников.

Как уже писалось ранее, лишь гамма- и рентгеновское облучение способно проникать сквозь одежду и кожу, вызывая поражения внутренних органов. Но и внешнее воздействие никак нельзя списывать со счетов. ‘’Загрязнённый’’ человек при контакте с »чистым» может передать лишь малую часть радионуклидов, но никак не равную себе порцию. Обычно речь идёт о рукопожатиях, совместном пользовании предметами быта, совместном проживании и т.д. Дальнейшие контакты разбавляют эти значения до безопасных.

Куда опаснее для человека внутреннее воздействие. Если радионуклиды попали внутрь через дыхательные органы или вместе с пищей, то ничто не помешает тяжёлым альфа- и бета-частицам бомбардировать живые клетки со скоростью 20000км/сек. Они становятся причиной тяжёлых поражений внутренних органов и раковых заболеваний. Самый опасный путь проникновения радионуклидов – воздушный, и от него следует беречься в первую очередь, применяя средства защиты. Попав внутрь, радиоактивные цезий и калий распределяются по всему телу равномерно, стронций откладывается в костях, а йод – в щитовидной железе. Большой удачей для жителей причернобыльских районов следует признать свойство йода-131 и цезия-137 быстро выводиться из организма, а не накапливаться в нём. Периоды полураспада и полувыведения из тела человека различных элементов можно отобразить таблицей.

Радиологические и биологические свойства радионуклидов
Радионуклид Орган накопления Период полураспада Период полувыведения
Естественные радионуклиды
Калий-40 Всё тело 1,3 млрд. лет 58 суток
Уран-238 Всё тело 4,5 млрд. лет 300 суток
Радий-226 Всё тело 1620 лет 22 года
Костные ткани 44 года
Полоний-210 Всё тело 138 суток 25 суток
Костные ткани 20 суток
Радон-220 Лёгкие 55 сек
-222 3,8 суток
Искусственные радионуклиды
Йод-226 Всё тело 8 суток
Щитовидная железа 7,6 суток
Цезий-137 Всё тело 30 лет 70 суток
Стронций-90 Костные ткани 29 лет 18 лет
Вместе с водой и пищей, загрязнёнными нуклидами, человек получает ещё одну весомую порцию облучения. Типичные пути попадания представлены на рисунке.

О том, как по возможности уберечь себя от нежелательных воздействий, можно узнать в разделе ‘’Меры безопасности и правила поведения на территориях, пострадавших от радиации’’ (стр….).

Но сами по себе нуклиды не передают радиацию как »болезнь», то есть их мишень не становится радиоактивной сама по себе и способна вывести их из организма (с потом, испражнениями, или просто выпив водки). Влюблённые! Помните, что крепкий французский поцелуй на заражённых территориях – возможный путь передачи радионуклидов внутрь организма! О дальнейшем продолжении любовного сценария стыдливо умолчим…

Куда как выше степень облучения при стандартных медицинских процедурах. Это объясняется кратковременным, но мощным воздействием настоящего направленного источника рентгеновских лучей. Поход к зубному и рентгеновский снимок дают сразу дозу в 3 бэр. Стандартная флюорография даже безопаснее – 0,36 бэр. Рентгеноскопия желудка, повсеместно заменённая ныне введением зондов, облучала организм сразу 30-ю бэрами, и это очень много. Напомню, что героические ликвидаторы, что лазили в завалах 4-ого блока, набирали от 0,3 до 0,8 бэра в день. Простых больных, спасает только то, что их значения – локальные, в то время как в Чернобыле бэры набирал весь организм, и они куда »тяжелее».

2 бэр (20 мЗв) - предельно допустимая доза – наибольшее значение индивидуальной эквивалентной дозы для персонала объектов атомной промышленности, непосредственно работающего с источниками облучения (категория) за календарный год. Для здоровья не опасна.
0,5 бэр (5 мЗв) предел дозы – допустимая индивидуальная эквивалентная доза облучения населения, проживающего в санитарно-защитных зонах, зонах наблюдения объектов атомной промышленности (категория Б) за календарный год. Фон при такой дозе – 60мкР/ч. Для здоровья не опасно.
10 бэр (0,1 Зв) При такой полученной дозе за год изменений в организме не наблюдается.
75 бэр (0,75 Зв) - при этой годовой дозе в крови фиксируются изменения, ухудшение состояния здоровья
100 бэр (1 Зв) - эта годовая доза вызывает начальную стадию лучевой болезни у здорового человека.
300-500 бэр(3-5 Зв) - тяжёлая степень лучевой болезни, с летальностью свыше 50%
Замечу, что реакция на степень облучения у каждого человека своя, в зависимости от состояния здоровья и степени сопротивляемости организма. Кто-то живёт после набора 500 бэр у разрушенного реактора, кому-то хватает короткой поездки к родственникам в Гомельскую область. Сама лучевая болезнь, вопреки слухам, лечится. Летальность наступает лишь при тяжёлых степенях облучения, или от сопутствующих ей онкологических заболеваний. Лучевая болезнь – не заразная, её нельзя »подхватить» от другого человека. При длительном воздействии достаточно больших доз может наступить хроническая лучевая болезнь, характерная исключительно для жителей загрязнённых территорий. В любом случае это очень тяжёлый недуг с печальными последствиями для здоровья. Воздействие малых доз радиации до конца не изучено, поэтому принята беспороговая концепция, согласно которой любые дозы облучения, не связанные с естественным, вредны. Однако бытующие представления о прямой взаимосвязи »радиация – рак’’ сильно преувеличены. Куда рискованнее выкуривать в день пачку сигарет, чем ездить ежедневно на работу в Зону отчуждения.

»Чёрт, так как же защититься от пагубного воздействия?!’’- воскликнет в отчаянии будущий сталкер.

Лучшая защита от облучения – это время, дистанция и преграда из вещества. В идеале время должно равняться всей жизни, проведённой в бомбоубежище, а расстояние до ЧАЭС – половине экватора. Но это выбор законченных радиофобов. В реальной жизни следует ограничить своё пребывание в непосредственной близи от компактного источника излучения, по возможности соблюдать разумную дистанцию и носить плотную закрытую одежду. Если фон ‘’зашкаливает’’, а уйти нет возможности, то возведённая преграда из подручных материалов в разы ослабит »свечение», поглощая его. Для правильной оценки степени угрозы и оптимального выбора времени-дистанции-защиты необходим надёжный и точный дозиметр, речь о которых пойдёт ниже.

‘’Сегодня в городе температура составит 22-24 градуса, ветер восточный, радиоактивный фон в пределах нормы’’, – слышим мы иногда в новостях и успокаиваемся. Каковы значения нормального радиационного фона?

У каждого региона планеты он свой. Чем ближе к экватору, тем космическое излучение меньше, но с набором высоты оно резко усиливается. Присутствие в недрах некоторых видов ископаемых или радоновых вод даёт солидную прибавку микрорентгенов в показаниях дозиметра. Во многих районах Европы, США и Японии нормальный среднестатистический фон колеблется от 5мкР/ч до 10мкР/ч. В городах, где много ‘’фонящего’’ гранита и прочих стройматериалов, значения достигают 20-30 мкР/ч.

А вот жителям высокогорных городов типа Кито (Эквадор) или Лхаса (Тибет, Китай) приходится круглогодично испытывать излучение мощностью 110мкР/ч, что также не сказывается пагубно на их здоровье. В иранском городе Рамсер, где нормальный естественный фон составляет свыше 200мкР/ч, это никаким образом не отражается на местных жителях. То же самое можно сказать об индийском штате Керала с его песком, богатым ураном и торием. Для Москвы типичный фон на открытом воздухе составляет 8-13мкР/ч, а в закрытых помещениях – до 25мкР/ч.

В суете послеаварийной лихорадки громко прошёл суд над виновниками аварии. Ими назначили тогдашнее руководство ЧАЭС – всего пять человек. Бывший генеральный директор станции Виктор Брюханов и главный инженер Николай Фомин были арестованы 19 августа 1986 года. Анатолий Дятлов выписался из больницы 4 ноября, но ровно через месяц сменил квартиру на казённые нары. Начальника смены Акимова и оператора Топтунова от заключения спасла смерть.

Суду предшествовали заседания комиссии под руководством академика Александрова, однозначно свалившей всю вину на персонал. Признать вину проектантов – государственного института – означало признать вину самого государства, что ни в Советском Союзе, да и в сегодняшней России, представить невозможно. Политбюро ЦК КПСС утвердило эти выводы. Исход будущего суда стал совершенно ясен. Следствие, проведённое Прокуратурой СССР, и Верховный Суд вынесли свой вердикт: виновны по статье 220 УК УССР (неправильная эксплуатация взрывоопасных предприятий). Интересно, что атомные станции не относились к такой категории. Их записали задним числом, специально под этот процесс. Обвиняемым крупно повезло – подрасстрельную статью гособвинение так и не нашло, и все остались в живых. Брюханов получил 10 лет и отправился в колонию под Луганском. Там он работал почти ‘’по специальности’’- слесарем в котельной. Анатолий Дятлов получил такой же срок и отбывал его в Крюковской колонии. Николай Фомин не выдержал тотального прессинга, сошёл с ума и был отправлен в психиатрическую больницу на лечение.После оглашения приговора в защиту осуждённых выступили некоторые учёные-ядерщики, известные журналисты, народные депутаты, общественные деятели. В стране объявили гласность, и об альтернативных (модное тогда слово) причинах взрыва заговорили в печати. Под давлением общественности 1 октября 1990г. Верховный Совет СССР создал специальную экспертную комиссию для установки истинных причин аварии и анализа действий руководящих работников. Почти год потребовался учёным, конструкторам и спецам-ядерщикам, чтобы вынести свой вердикт: взрыв на ЧАЭС стал следствием конструктивных недоработок реактора и был неизбежным. Возникла дилемма- люди уже 3 года как сидят, но получается, что понапрасну. Генпрокуратуре СССР поручили возбудить новое уголовное дело. Оно так и не было доведено до конца. Распалось само государство, а вместе с ним и его следственные органы. Часть томов осталась пылиться в московских архивах, часть – в теперь уже независимых минских и киевских. В 1990-ом году после опубликования открытого обращения академика Андрея Сахарова был выпущен на свободу Анатолий Дятлов. Эта история обошлась ему в 3 года и 10 месяцев лагерной жизни. Через 5 лет он скончался от острой лучевой болезни. Все эти годы инженер настойчиво писал во все инстанции об »истинных причинах аварии». Он даже выпустил свою книгу »Чернобыль. Как это было», в которой аргументированно, хоть и несколько эмоционально, обвинил руководство Института Атомной Энергии в плохом проектировании и пренебрежении к ядерной безопасности, приведшей к трагедии.

Владимир Брюханов освободился досрочно при содействии администрации колонии в 1991 году. Получил должность начальника техотдела на ЧАЭС, а затем ушёл на хорошую должность в Минэнерго Украины. Сейчас бывший директор живёт на пенсии и своей вины за сокрытие масштабов аварии и непринятие мер не признаёт.

Академик Валерий Легасов, руководивший ходом восстановительных работ, был вынужден успокаивать весь мир на конференции МАГАТЭ в августе 1986 года и говорить о безопасности ЧАЭС для Европы. Это была явная ложь. К тому же в следующем году заговорили об ошибочности бомбардировки реактора песком и ответственности за судьбы погибших вертолётчиков. Легасов, пробывший на станции к тому времени несколько месяцев и получивший смертельную дозу радиации, не выдержал груза обвинений и покончил жизнь самоубийством в день второй годовщины аварии.

Для ‘’отца» реактора РБМК-1000 академика Александрова всё произошедшее стало личной катастрофой. Он писал: »C этого времени и моя жизнь кончилась — и творческая тоже’’. Очевидцы помнят, как он приезжал в Киев после аварии – сразу как-то постаревший и осунувшийся. Однако никакого наказания прославленный учёный не понёс, если не считать освобождения в 1986 году от должности Президента Академии Наук. Дело, возбуждённое в отношении конструкторов сразу после аварии, было закрыто и более никогда не поднималось. За год до своей смерти в 1994 году он даже получил Почётную Грамоту Президиума Верховного Совета РФ »за заслуги в …». Как эти заслуги соотносятся с трагедией целого региона, так и осталось невыясненным.

ЧТО ДЕЛАТЬ?

1 И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое (Апокалипсис, 21)

Эта задача сейчас в полный рост стала перед руководством Украины. Срок службы старого объекта »Укрытие» (саркофага), определённый в 30 лет, скоро подойдёт к концу. Его перекрытия и стены, собранные наспех дистанционным способом, ветшают, корродируют и приходят в негодность, как любая »хрущёвская» пятиэтажка. К тому же конструкция не позволяет работать с ядерными отходами, накопившимися внутри, и утилизировать их. Пока вся начинка погибшего реактора не будет изъята и захоронена, этот объект будет оставаться опасным. Уже много лет ведутся проектные и научные работы по возведению »Укрытия-2», призванного защитить прилегающие территории от возможного загрязнения. Оно может произойти в ходе работ по разборке старого саркофага или в случае непредвиденной аварии. К тому же необходимо оградить саркофаг от дождей и снега, способных вызвать непредвиденные химические реакции. Сейчас уже понятно, что это будет высокая железобетонная арка высотой под 100 метров и длиной более 150 метров. Её 250-метровый пролёт должен накрыть всё помещение 4-ого реактора и отделить его от 3-его. Секции будут собираться на площадке неподалёку и по специальным рельсам надвигаться на существующие строения. После завершения работ должна начаться разборка, дезактивация и захоронение энергоблока. Этот проект получил труднопроизносимое название ‘’Новый безопасный конфайнмент’’ (от английского »confinement»- ‘’локализация’’). Год назад начались конструкторские и научные работы, а к 2012 году укрытие должно быть изготовлено и смонтировано, если не помешает очередной кризис. Предполагаемый срок службы новой Арки – сто лет, что учитывая неторопливость украинских властей в делах строительных, должно хватить до полного решения всех чернобыльских проблем и превращения ядерного могильника в ‘’бурое пятно’’, свободное от активных ядерных отходов. О красивой идее символической »зелёной лужайки» не может быть и речи.

Отдельная история предстоит с разборкой и захоронением знаменитой трубы, что уже давно стала символом Чернобыля и пестрит на всех фотографиях. Её аркой не накроешь, и разбирать придётся на открытом воздухе. Она накопила в себе столько радиоактивной отравы, что хватит не на одно поколение чернобыльцев. К тому же сама технология разборки обещает стать трудной задачей из-за технических трудностей (например, невозможно поставить кран). Инженерам и проектировщикам придётся находить экстраординарные решения, чтобы решить все проблемы и не допустить повторного загрязнения станции.

У всех этих благолепных планов есть только один небольшой минус – стоимость. Она оценивается под миллиард долларов, которых может даже и не хватить, учитывая суровые коррупционные реалии нынешней Украины. Правительство привычно говорит об отсутствии денег вообще и с надеждой смотрит на западные страны, многозначительно напоминая о всепланетарной опасности. Запад озабочен экономическим кризисом и с деньгами расставаться благоразумно не спешит. А пока время и осадки, не знающие кризисов и отсутствия финансирования, неумолимо съедают балки саркофага, приближая нас к очередной возможной аварии и привычному штурму, сопряжённому с героизмом и самопожертвованием. Почтальон всегда звонит дважды?
/из книги »Чернобыль, Припять, далее нигде»/

Итак, что означил собой Чернобыль для страны, её жителей, и её истории?

Масштабы последствий небольшого взрыва всего лишь одного реактора, спрятанного на полесских просторах, поражают. Площадь загрязнения превысила 200000 квадратных километров, у Белоруссии заражено более 20% всей территории. В одночасье стали непригодными для земледелия 5 миллионов гектаров земли. Отселены несколько городов и сотни посёлков на территории трёх республик. Белоруссия и Украина столкнулись с массовым исходом населения, сравнимым с бегством от немецкой оккупации 1941 года. Гектары, километры, проценты…
Как, в каких единицах измерить горечь от потери родного дома, привычного уклада жизни? ‘’Когда объявили эвакуацию и стали давать квартиры в городе, многие из нашей деревни уехали. Там же все удобства, магазины под боком, а к нам автолавка не каждый день приезжала, – вспоминает Юлий Иванович Лещинок, единственный житель покинутого белорусского хутора Будовник. – Дома их растащили по брёвнышку. Потом они стали жаловаться, что в городе им плохо, что хотят обратно, да куда уж теперь… В живых, почитай, никого не осталось, все перемёрли от тоски от той. А мы с бабкой живём…»

Потери в здоровье населения адекватно оценить не предоставляется возможным – настолько велик их масштаб. Учитывая высокую степень радиоактивного загрязнения, необходимо было выселить белорусские города Брагин, Хойники, Комарин, Ветка, а это десятки тысяч человек. Власти не решились проводить полномасштабную эвакуацию, оставив людей с невидимой опасностью один на один. В результате общая смертность в наиболее пострадавшей Гомельской области повысилась почти в полтора раза, а по всей Беларуси – на треть. Люди умирают от болезней крови, органов дыхания, злокачественных опухолей. Это небольшое государство официально объявлено зоной экологического бедствия. Такие же проблемы у сотен тысяч ликвидаторов, разбросанных ныне по всем уголкам бывшего СССР. Многие из них потеряли своё здоровье, а зачастую и жизни. В пресс-релизе Национального радиационно-эпидемиологического регистра российской Академии медицинских наук фигурируют сухие данные: »Согласно прогнозным оценкам к концу 2006 года в рассматриваемой когорте ликвидаторов ожидается около 10000 смертей, что составляет около 16% от численности рассматриваемой когорты в 1991 году. Из них 43% -от болезней системы кровообращения. Онкологическая смертность будет составлять 13%. Смертность от травм и отравлений – 25%’’. За каждым процентом – чей-то муж, чья-то дочь, чьи-то разрушенные планы и судьбы.

Все эти потери – прямые, но существуют ещё и косвенные, куда масштабнее.

Чернобыль стал началом конца великой коммунистической державы, наводившей ужас на весь »цивилизованный» мир. Ликвидаторы, идущие плечом к плечу на дымящийся реактор, не могли и подумать, что совсем скоро они станут гражданами разных стран, то конфликтующих, а то и воюющих между собой. Звезда по имени »Полынь» упала на гигантского колосса, и он рухнул, похоронив в своих обломках все надежды ‘’чернобыльцев’’ на лучшую долю. Сбылось ещё одно библейское предсказание. Будущее и настоящее оказались предопределёнными, как в мрачных пророчествах чернобыльских старух.

…Огромный был этот истукан, в чрезвычайном блеске стоял он пред тобою, и страшен был вид его. У этого истукана голова была из чистого золота, грудь его и руки его — из серебра, чрево его и бедра его медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные. Ты видел его, доколе камень не оторвался от горы без содействия рук, ударил в истукана, в железные и глиняные ноги его, и разбил их. Тогда все вместе раздробилось: железо, глина, медь, серебро и золото сделались как прах на летних гумнах, и ветер унес их, и следа не осталось от них; а камень, разбивший истукана, сделался великою горою и наполнил всю землю (книга Пророка Даниила, 2)

Торговавшие всем сим, обогатившиеся от нее, станут вдали от страха мучений её, плача и рыдая и говоря: горе, горе тебе, великий город, одетый в виссон и порфиру и багряницу, украшенный золотом и камнями драгоценными и жемчугом, ибо в один час погибло такое богатство! (Апокалипсис, 18)
Наконец, рассеялся дым ликвидационных сражений. Разъехались по своим, уже независимым государствам, их участники. Вчерашние герои, рисковавшие жизнью и получавшие за это почётные грамоты и памятные значки, вернулись к прежней жизни, в которой не были никому нужны. В глазах нового постперестроечного начальства »ликвидатор» означал больного назойливого человека, всё время требующего каких-то непонятных льгот и компенсаций. Если в период с 1986-ого по 91-ый год выходило множество законов и постановлений союзных властей »об улучшении, углублении, социальной защите’’ и прочих радостях пострадавшего населения, то после развала СССР все дружно, как по команде, развели руками: »Денег нет».

Станция меж тем исправно работала, выдавая на-гора электроэнергию, но уже в меньших количествах. Собственно, работающие блоки ЧАЭС были ничуть не хуже своих близнецов с Игналинской (Литва), Курской, Ленинградской и Смоленской АЭС. Но после катастрофы 1986 года весь мир накрыл страх перед атомной энергетикой, настоящий »чернобыльский синдром».

Первой его жертвой стала недостроенная Щёлкинская АЭС в Крыму. Из-за многочисленных протестов в 1989 году возведение заморозили, и сегодня она осталась памятником человеческим страхам. Огромный бетонный куб – близнец 4-ого чернобыльского блока, в нём должен был стоять такой же реактор РБМК-1000.

По всей ядерной энергетике мира был нанесён колоссальный информационный удар. В Европе и Северной Америке до 2002 года не было построено ни одной атомной электростанции, что связано в первую очередь с давлением общественности. Как следствие аварии, резко увеличились страховые сборы и уменьшилась рентабельность. Сама ЧАЭС в глазах всего мира превратилась в источник смертельной опасности, дамоклов меч, занесённый над Европой. Давление на Украину усиливалось ежегодно. Власти слабого государства пошли на попятную, запросив у Евросоюза 3 миллиарда долларов в качестве отступных за полное закрытие станции. Сумма включала в себя стоимость строительства дополнительных блоков на Ровенской и Хмельницкой АЭС. Не тут-то было: европейские эксперты в два счёта доказали, что имеющихся мощностей самой молодой европейской державе вполне хватит, надо только их рационально использовать. Время показало, что решение не платить казённые миллиарды было абсолютно правильным. В 1991 году на 2-ом блоке ЧАЭС вспыхнул пожар. Загорелся электрогенератор, который всё же удалось потушить, при этом заглушив реактор. Для его пуска понадобилось 60 миллионов долларов, которых у станции не было. Давление со стороны стран Большой Семёрки усиливалось, и в декабре 1995-ого года стороны подписали Меморандум о взаимопонимании, по которому предусматривалось полное закрытие ЧАЭС к 2000-ому году. 1-ый блок заглушили в 1996-ом году по решению президента Леонида Кучмы. Дела у атомщиков пошли совсем плохо. Конечно, зарплату ещё платили, и по украинским меркам очень высокую – аж 300 долларов в месяц. Но многие специалисты попали под сокращение, а другой работы в Славутиче как не было, так и нет. Люди стали разъезжаться из города в поисках стабильной работы. Летом следующего года на плановый ремонт остановили последний, 3-ий энергоблок. Деньги на его ремонт собирали с других станций, хотя на Украине по закону десятая часть доходов всех предприятий уходит на »чернобыльский налог», а это около миллиарда долларов ежегодно. Но из этой суммы атомщикам практически ничего не доставалось, а всё шло на выплаты пострадавшим и содержание зоны отчуждения (говоря проще, разворовывалось). Некогда передовое энергетическое предприятие СССР, его гордость и витрина, превратилось в банкрота, влачащего жалкое существование. За 9 месяцев 3-ий блок всё-таки починили и пустили в работу. Он один обеспечивал энергией себя, весь Славутич, а заодно и Киев.

15 декабря 2000-ого года его остановили.

ЧАЭС моментально превратилась из донора электричества в потребителя, существующего на дотации из хилого украинского бюджета. Разговор о компенсациях с Евросоюзом власти ‘’незалэжной’’ из природной скромности вести постеснялись. Меж тем, атомщики уверены, что западные страны-члены НАТО просто подстраховались и оставили нестабильного соседа без возможности создать атомную бомбу. Оружейный плутоний мог вырабатываться лишь на опальной ЧАЭС…

Кто предположит, что история самой известной в мире атомной электростанции закончилась ровно на рубеже тысячелетий, глубоко ошибётся. Такое предприятие – не башмачная лавка, где можно лишь погасить свет и запереть дверь. В недрах угасших блоков покоится свыше полутысячи тонн радиоактивного топлива. Его надо изъять и переработать на специальном заводе, который ещё нужно построить. Затем образовавшаяся низкоактивная масса подлежит захоронению в специальных хранилищах, нуждающихся в постоянном мониторинге. И конечно же, нельзя забывать о самом беспокойном подопечном, дремлющим в бетонно-стальной клетке.

Конструкции 4-ого блока, на которые опирается саркофаг, со временем увеличивают риск обрушения. Топливо превращается в пыль, осыпается и вздымается вверх в виде радиоактивных аэрозолей. В 2007-2008 году специалисты ‘’Южтеплоэнергомонтажа’’ провели ремонт саркофага, призванный обезопасить его от обрушения и повысить герметичность. Была частично заменена лёгкая кровля, укреплена западная контрфорсная часть (та, что на первом плане всех фотографий 4-ого блока), а на северную наверчены надёжные анкерные крепления. Вкупе с другими работами создана жёсткая каркасная сетка, исключающая разлом даже при сильном землетрясении. По большому счёту, сделано это во многом для успокоения общественности, ещё не излечившейся от »чернобыльского синдрома». На очереди – долгая трудоёмкая работа по извлечению разбросанного внутри блока топлива и его »торжественным похоронам».

В общем, дел хватит и на это поколение атомщиков, и на следующее. Но прошлых безбедных времён, увы, не вернуть. Бывший атомный флагман сегодня в долгах как в шелках. Многие жители Славутича буквально »сидят на чемоданах», стараясь уехать при первой же возможности. Такие высококвалифицированные специалисты нужны везде, в том числе и на Западе, но зачастую устроиться на новую работу мешает элементарное незнание языков. К тому же станция для многих – родные пенаты, которым отдана едва ли не вся жизнь.

Ещё только воздвигались стены »Объекта Укрытие» а перед ликвидаторами уже встали новые задачи по завершению дезактивации и пуску оставшихся энергоблоков. Государство уже потратило миллиарды рублей на аварийные работы и требовало компенсировать их дешёвой энергией. К тому же из-за остановки ЧАЭС на Украине образовалась огромная »электрическая дыра» в миллионы киловатт. Героическими усилиями до октября 1986-ого очистили от высокого фона 1-ый и 2-ой блоки, как наименее пострадавшие. Их запустили в работу соответственно в октябре и ноябре. С 3-им всё было не столь гладко. Близость смердящего соседа, разбросанные куски твэлов и топлива на крышах многократно затруднили очистку. К тому же теперь некуда было сбрасывать самый опасный груз – саркофаг уже захлопнул свою крышку.
Самой сложной задачей оказалась дезактивация кровель. Раскалённый графит вплавился в рубероид и стал его неотъемлемой частью. За дело взялись спецы УС-605 под руководством Геннадия Лыкова и Ильи Дударова. Крупный мусор собирали особыми сачками с 5-метровой ручкой и грузили на машины, после чего отправляли в могильники. Предельные и запредельные нормы облучения набирали быстро: эти скромные кусочки »светили» до 700Р/час. Вырубать покрытие было практически невозможно; участки с высоким уровнем облучения заливали раствором, закидывали мешками с песком и свинцом, закрывали металлом. Каждая из кровель имела своё имя. Наиболее ‘’грязными’’ считались те, что примыкают к высокой вентиляционной трубе, ставшей символом аварии. Самая высокая – »Злая мама Мария» – была и самой опасной, с фоном под сотни Рентген. Чтобы не поднимать в воздух радиоактивную пыль, перед работами крыши поливали мастикой из специальных батискафов, подвешенных на кран »Демаг». Обычно такие аппараты опускают в толщу океанов – здесь же они парили в воздухе, ясно напоминая о перевёрнутом мире, в котором мы все оказались. Кровли чистили целый год, до ноября 1987 года, а через месяц пустили 3-ий блок в работу.

Летом пришла очередь очищать и »конопатить» крышу саркофага, сквозь щели которой фонтанировали »горячие частицы». Первыми вызвались добровольцы-»партизаны» под руководством прораба Сергея Волкова. Десятиминутная вылазка стоила каждому до 0,8 бэр. Люди не обращали на это никакого внимания. »И хожу свободно я по саркофагу. Если нужно будет, и костями лягу», – самая популярная ликвидаторская прибаутка того времени.

В августе 1987 года настала очередь дезактивации машзала 4-ого энергоблока. ‘’Как очистить кровлю без присутствия людей?’’ – этот вопрос мучил уже год все светлые умы исследовательских институтов. Решение, как всегда, пришло случайно. Идущий по коридору сотрудник московского НИКИМТа Юрий Медведев споткнулся о брошенное малярами ведро с кистью, и вместо дежурных проклятий изобрёл нехитрое приспособление по принципу »промокашки». Всё гениальное просто: к сетке подвешивались распущенные толстые верёвки, пропитанные смолой. Такая »промокашка» подавалась краном на кровельный рубероид и приклеивалась к нему насмерть. Оставалось лишь обрубить поднимаемый кусок и погрузить его в самосвал. Но как это сделать на дистанционном управлении? Пытались взрывать по периметру тонкие трубочки. Поднималась такая пыль, что сводила на нет все усилия по очистке станции. Всё же без присутствия человека не обошлось – надёжнее простого топора ещё ничего не придумали. Однако использование новой технологии в десятки раз сократило количество выводимого персонала. Было чему радоваться – кровля машзала излучала фон в сотни Рентген, и каждый лишний человек означал чьё-то загубленное здоровье и поломанную судьбу. Время выхода ограничили всего 50-ю секундами. Но из-за жуткой радиации люди частенько теряли ориентацию в пространстве, начинали рубить сами »промокашки» или попросту махали топором в никуда. После спецподготовки результаты улучшились. К осени фон на крыше машзала и деаэраторной снизился до удобоваримых 5Р/час. На них стало возможным работать до часа и проводить полную очистку. Основной источник загрязнения на ЧАЭС был ликвидирован, и обстановка перестала напоминать голливудский фильм о страданиях человечества после ядерной войны.

Теперь взоры ликвидаторов из УС-605 направились в сторону внутренних помещений 4-ого блока. Правительственная комиссия постановила очистить и подготовить подходы к центральному залу и самой шахте реактора. Туда предполагалось ввести датчики, измерительную аппаратуру и телекамеры. Учёным необходимо было понять, какие процессы идут в самом пекле и насколько надёжны конструкции блока – во многом именно на них опирался сам саркофаг. Первыми во взорванные помещения шагнули руководители операции – заместители главного инженера УС-605 Виктор Тертышник и Юрий Болотов, зам. начальника Управления Анатолий Калачёв.

И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним. (Апокалипсис, 6)

Двигал ими не только служебный долг. Как и каждый настоящий сталкер, эти люди испытывали неодолимое любопытство и подъём сил, оказываясь лицом к лицу с опасным зверем, источающим смертельную угрозу. Таких любопытствующих было очень много. В помещениях 3-его блока и у саркофага постоянно болтались люди без большой на то необходимости. В конце концов ввели пропускную систему, дабы оградить зевак от лишних рентгенов. Но к шахте реактора ещё никто не подходил. Вот как описывает этот бросок Анатолий Калачёв: » И вот в конце сентября Тертышник и Болотов с группой из четырёх человек проникли в реактор по разработанному ими же маршруту. Видимость была хорошая: свет падал сквозь щели укрытия, да и карманный фонарик действовал безотказно. Внутри оказалось много пыли, под ногами хрустело битое стекло. Примерно посредине фасада они повернули в сторону реактора, затем ещё раз свернули вправо и двинулись уже в сторону деаэраторной. По пути им встречались комнаты, где по полу и по столам были разбросаны какие-то документы, стояла пишущая машинка со вставленным в каретку листом бумаги, на котором явственно просматривался начатый и прерванный на полуслове текст. В одном из помещений они увидели у себя над головой какой-то большого размера механизм, зависший над разорванными краями бетонного перекрытия. Им оказался мостовой кран, который эксплуатировался в главном зале. Сквозь разбитые перекрытия из щелей саркофага внутрь проникал свет. Увидев наполовину заваленный дверной проём, Тертышник преодолел завалы, перегнулся – и… Вниз, в бездонную непроглядную глубину уходила шахта. Наконец-то мечта Виктора Алексеевича сбылась – он лоб в лоб сошёлся с этим, как он сам его окрестил, ‘’слоном’’ – огнедышащим реактором».

Это ‘’романтическое свидание’’ обошлось Тертышнику аж в 10 бэр, а людям из его группы – по 4. Наградой стало понимание концепции будущих работ и отправка на лечение.

Дезактивация ‘’внутренностей’’ 4-ого блока началась в ноябре 1987 года. Мыли помещения водой, закрывали ‘’фонящие’’ участки свинцом и пластикатом. Тогда уже пошла первая волна сокращений, и людей стало остро не хватать. То и дело дозиметристы »откапывали» углы с фоном за сотню рентген в час. Самым проблемным стало так называемое ‘’помещение 2005’’ в непосредственной близи от реактора, откуда собирались вести наблюдения. Туда пошёл уже сам Калачёв: »Мы надели подшлемники, натянули на лица по 2 респиратора, на руки – резиновые перчатки, уплотнили одежду и пошли. Вот и отметка +27.00 деаэраторной. В настороженной тишине сумрачно, кругом грязь, пыль, битые стёкла. С фонарями в руках протиснулись через узкий лаз, оставшийся от дверного проёма после заливки бетона, и оказались на лестничной клетке, также заполненной тем же бетоном. Поднимаясь всё выше и выше, мы заходили в примыкающие помещения, выбирая подходящее место для мониторной. То здесь, то там лучи фонарей выхватывали из мрака застывшие эпизоды из какого-то фантастического фильма. Стул посреди прохода с залитыми бетоном ножками, поваленная мебель, разбросанные кипы документов. По стенам расклеены красочные вырезки из »Огонька». Луч моего фонарика застыл на большом портрете смеющейся Анне Вески. Красивое лицо певицы, которая многим из нас так нравилась, резко контрастирующее с этой обстановкой запустения, вызвало всплеск эмоций. Я невольно улыбнулся ей в ответ’’.

Наконец, перед сталкерами открылся ящик Пандоры: »На отметке +39.00 возник провал между деаэраторной и развалинами реакторного зала. Панели его боковой стены во время взрыва сорвались с мест и образовали нагромождение в виде костра, острие которого поднялось метров на пять. Кругом валялись мешки со щебнем. Мы поднялись по груде панелей вверх, на торчавший торец стены, и перед нами как на ладони оказалась вся панорама развала реакторного зала. В сумрачном свете можно было разглядеть так и манивший нас коридор, который вёл в помещение 2005. Тяжело будет прокладывать здесь мост через провал, уму непостижимо, как протянуть его через завалы’’.

Этот выход обошёлся его участникам в 0,4-0,7 бэра. Через месяц заветное помещение 2005 очистили и сдали в эксплуатацию. Соседний бокс, откуда шло »свечение» в 2000 Рентген, изолировали толстым слоем раствора и штукатурки. Научное оборудование было установлено, и реактор взяли под неусыпный контроль.

На этом самая трудная и опасная часть эпопеи очищения закончилась. В полную мощность заработали все три блока ЧАЭС, а укрощённый четвёртый лёг в долгую спячку, глубоко затаив свою радиоактивную злобу. Минсредмашевское УС-605 расформировали, и латать оставшиеся дыры поручили Минэнерго.

Параллельно дезактивации станции в границах Зоны провели залесение и задернение почв. В переводе на русский язык это означает посадку деревьев и засев травами бывших пахотных земель, с которых был снят верхний слой. Всё это препятствовало поднятию пыли и заметно очищало воздух на дорогах и вблизи населённых пунктов. Правда, самих пунктов оставалось всё меньше и меньше – их отселяли и сравнивали с землёй. В тех, что оставались, резко поменялся состав населения. Местные жители бросали насиженные места и подавались в Гомель, Киев, Минск, Чернигов. На их место приходили те, кто по разным причинам остался без жилья у себя на родине. Уже бился в агонии распада Советский Союз, в национальных окраинах вспыхивали беспорядки, сопровождаемые массовым исходом русского населения. Беженцы из Киргизии, Таджикистана, Туркмении, Карабаха хлынули в полупустые белорусские города. Некогда задумываться о здоровье, когда над тобой занесён острый нож…

Улицы постоянно поливались дезактивационной жидкостью, коей имелось в избытке на военных складах. Она стекала в кюветы и, застаиваясь, давала сюрреалистический отблеск. Солдаты мыли крыши, водостоки, разбрызгивали на полях полимерный состав, образующий противопылевую плёнку. Постепенно жители покидали небольшие сёла, и к 1990-ому году вокруг Хойников, Брагина и прочих райцентров образовались целые районы деревень с пустыми чёрными дырами вместо окон.

В то же время постепенный ввод в эксплуатацию ЧАЭС требовал большого количества технического персонала, способного каждый день ездить на работу. В Припять уже невозможно было вернуть людей – все мероприятия по очищению не дали нужного эффекта. Фон в городе так и не опустился ниже 1000-1500 микрорентген. В 1986 году строители со всего Советского Союза съехались на площадку в Черниговской области и заложили новый город атомщиков Славутич. Расположенный в 50км от станции, он находится в стороне от всех транспортных путей и живёт только благодаря ЧАЭС. Первые дома сдали в 1988-ом году, заселив туда бывших жителей Припяти и научных работников, обслуживающих аварийную станцию. По тем временам это был суперсовременный город, воплощение многолетней мечты советского человека о комфортном просторном жилье. Строители из разных республик возвели национальные кварталы разного цвета и архитектуры со всей необходимой инфраструктурой. Есть там Киевский квартал, Ереванский, Бакинский, Белгородский. Радиационный фон в окружающих лесах был вполне терпимым, и благополучие самого молодого города в СССР стало зависеть лишь от дел на атомной электростанции. Кто же знал, что работать ей оставалось лишь 12 лет…

е бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот, диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас, и будете иметь скорбь дней десять. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни. (Апокалипсис,2)

Их было много – сотни тысяч. Самыми первыми стали работники станции и пожарные. Затем присоединились военные, физики, медики, строители, шахтёры, вертолётчики, электрики, дозиметристы, рабочие…

Первые умерли через две недели. ‘’Что я сделаю? – разводил руками главврач 6-ой московской клинической больницы. – Им нужно пересадить новое тело, от старого ничего живого не осталось». У оператора Леонида Топтунова необожжённым остался лишь небольшой кружок на спине. Были и те, кому повезло больше. Выжили работники станции Александр Ювченко, Борис Столярчук и Юрий Корнеев. Анатолий Дятлов дожил до 1995 года и умер от лучевой болезни. Александр Ювченко получил инвалидность.

Буквально на следующий день после аварии к ЧАЭС и в Припять спешно стянули подразделения Внутренних Войск и МВД. 300 милиционеров из Киевской бригады как 300 спартанцев были брошены на смертельно опасное мероприятие – закапывание ‘’грязного’’ грунта. Военнослужащие охраняли объекты (усиленно муссировались слухи о диверсантах и враждебных разведках) и очищали территории от радиоактивного мусора. Естественно, никто им не говорил о степени опасности, об уровнях получаемых доз, о мерах личной защиты и гигиены. Службы Гражданской Обороны оказались неготовыми к тому, для чего и были созданы. Оборудование и средства защиты пылились десятилетиями, практически полностью выйдя из строя. Не хватало противогазов, респираторов, специальных рукавиц. Обычный брезентовый костюм никак не предохраняет от облучения, но о противорадиационных костюмах с системой вентиляции никто даже не слыхивал. Лето 1986-ого года выдалось жарким, и тысячи людей работали со снятым »лепестком» (ватно-марлевой повязкой). Иностранные корреспонденты смотрелись как пришельцы из космоса в своих прорезиненных костюмах и бахилах, сопровождаемые советскими переводчицами в лёгких платьицах.

Необходимость в постоянной смене ликвидаторов, быстро набирающих большие дозы облучения, вызвала острую нехватку человеческого ресурса. В Белоруссии и на Украине во всю мощь заработали военкоматы, призывая на »кратковременные сборы» офицеров запаса. Множество бывших солдат, отслуживших в Афганистане, также последовали на ликвидацию »по зову Родины».

Их поднимали ночью, вытаскивали из своих квартир, ловили на работе, прямо на улицах, у друзей. К мобилизации подключились спецслужбы, выявляя специалистов нужных направлений. Жёнам практически насильно вручали повестки. Пугали трибуналом за неявку на сборные пункты. Происходящее сильно напоминало законы военного времени. Призванным даже не давали времени собраться и предупредить родственников, друзей, сослуживцев. Сборные пункты превратились в растревоженный человеческий улей. Вновь прибывших »партизан» наспех одевали и бросали на реактор. Выданная спецодежда не могла защитить жизненно важные органы, и в ход пошли самодельные свинцовые трусы, рубашки, жилеты.

Радиоуправляемые бульдозеры сгребали крупный мусор, разбросанный взрывом вокруг корпусов, а вслед за ними в клубах »светящейся» пыли шли солдаты и резервисты, вооружённые лишь шанцевым инструментом и крепким матерным словом. Они – ‘’мясо’’ этой войны – те, кого бросали на самые сложные и опасные участки. Надо было спилить и захоронить »Рыжий лес», набравший огромную дозу радиации, собрать валяющиеся куски графита и твэлов, снять заражённый грунт, очистить кровли. Единственный способ быстро убрать топливо с крыш – это сбросить его в развал реактора, причём надо успеть в считанные месяцы, до возведения саркофага. Потом уборка станет куда более длительной и вредной для окружающей среды. Роботы-манипуляторы »сходили с ума» от сильного фона, отказываясь подчиняться командам оператора. Вместо них на кровли выходили безотказные »биороботы», буквально лопатами отправляя радиоактивный шлак обратно в кратер. Их называли »аистами», но тысячам уже не суждено было свить своих гнёзд. Зачастую один выход означал премию в 500 рублей (средний 2-месячный заработок по стране) и получение инвалидности.

Люди работали, сменяясь, всё светлое время суток, смело шагая в »высокие поля», не считаясь с возможными потерями здоровья. Простые люди, работающие инженерами, рабочими, служащими… Незаметные в обычной жизни, они проявили знаменитый русский дух, выходя добровольно целыми отрядами на самые рискованные задания. Случайные и трусливые отсеивались сразу, жёсткое рентгеновское излучение »просвечивало» характер насквозь, моментально показывая, кто чего стоит. С »отказниками» работали политотделы и работники КГБ. Машина подавления инакомыслия в СССР тогда ещё функционировала бесперебойно, и никому и в голову не могло прийти спорить с »людьми в штатском».

К счастью, отношение к радиационной безопасности стало резко меняться. Ещё в мае за неоправданный риск могли похвалить, но в июле начальники, чьи подчинённые ‘’схватывали’’ более 1 бэр в сутки (троекратное превышение дневной допустимой дозы в 0,3 бэр) становились предметом разбирательства и отстранения от работ. Правда, касалось это в основном работников станции и подрядных организаций. Военнообязанных по-прежнему »жгли», отбирая индивидуальные накопители доз в конце каждой смены и утаивая информацию о них. Кто сколько получил бэр, и что теперь с этим делать, людям не говорили – ‘’военная тайна’’! Максимально разрешённой дозой, после которой следовала отправка домой, были 25 бэр. Реально военные получали гораздо больше. В индивидуальных журналах, выдаваемых »на дембель», у всех значилась только эта цифра или меньше. Большие значения – ‘’антисоветская пропаганда’’ и неприятности с политотделом.

‘’Партизаны’’ в ответ спасались, как могли. Главным средством, как обычно, считалась водка. В стране уже год полыхала горбачёвская антиалкогольная кампания, и зона отчуждения была объявлена зоной трезвости. Из чернобыльских магазинов убрали всё спиртное. Страждущие ликвидаторы тут же смели с прилавков стеклоочистители, одеколон, гуталин и прочие спиртосодержащие товары. Стоимость самогона, продаваемого предприимчивыми селянами, взлетела до небес. На КПП у въезда в Зону патрули досматривали все машины, но нет на Руси той крепости, которую не возьмёт уазик гружёный заветными поллитрами. По вечерам хмурые уставшие мужики со следами ядерного загара на лицах выводили из организма нуклиды, а поутру шли с тяжёлой головой в штыковую атаку на невидимого врага. В Белоруссии, где режим был мягче, самогон стал самой твёрдой валютой. По сути, то, о чём так мечтали большевики, свершилось: деньги утратили свою силу. Наступил ядерный коммунизм на отдельно взятой заражённой территории. На всё существовала своя такса. Хочешь вывезти в обход КПП телевизор – даёшь бутылку. Машину, что вызывает вой дозиметра – в несколько раз больше. Зона отчуждения постепенно расползалась, растекалась ручьями по областным рынкам и комиссионкам. Днём ликвидаторы сбрасывали дефицитные в то время товары в могильники и засыпали землёй. Ночью их разрывали и растаскивали местные жители.

Пока саркофаг не закрыл дымящийся развал реактора, труд ликвидаторов был во многом сизифовым. Снятый и захороненный дёрн заменяли песком. За неделю ветра приносили новую порцию цезия, и работу можно было начинать сначала. Люди не жаловались и снова перекапывали перекопанное.

Наряду с солдатами-срочниками, »партизанами», милицией и персоналом ЧАЭС свою часть работы по ликвидации последствий аварии (ЛПА) выполняли командированные специалисты сотен организаций из различных городов СССР. Первые работники Курчатовского института из так называемой »Комплексной экспедиции» пробыли на реакторе несколько месяцев. Эти люди хорошо знали о свойствах радиации, но тем не менее, выполнили свою работу до конца, набрав суммарно до 2000(!) бэр на человека при годовой норме в 5 бэр. К счастью, из-за длительного срока облучения никто из них не умер.

Естественно, всем этим людям надо было где-то жить, где-то питаться, где-то проходить постоянную санобработку. Для этих целей начали экстренное возведение вахтового посёлка неподалёку от деревни с говорящим названием Страхолесье у границы 30-километровой зоны отчуждения (в дальнейшем – Зоны). Дабы не пугать народ, новый жилгородок именовали Зелёным Мысом. Количество ликвидаторов увеличивалось в геометрической прогрессии. Уже в мае 1986-ого только по линии Минсредмаша на ликвидацию аварии было отправлено до 50000 человек! В первое время людей размещали в помещениях Чернобыля, пионерлагерях и палаточных городках неподалёку. Под столовую приспособили здание чернобыльского автовокзала, который остряки переименовали в »кормоцех». Потом в ход пошли брошенные дома и квартиры. Людей всё прибавлялось, а до зимних холодов было уже недалеко. К чести строителей, осенью »Зелёный мыс» и модульный микрорайон в Иванкове были построены и оснащены всем необходимым для работы и отдыха, вплоть до киноконцертного зала.

Каждый месяц 1-ого и 15-ого числа на Комсомольскую площадь Киева съезжались специалисты-ликвидаторы со всей страны, рассаживались по автобусам и ехали на перевахтовку. В »Зелёном Мысе» их встречали благоустроенные домики, столовая с разнообразной едой на выбор, магазин, бассейн и даже теннисные корты.

И, начав речь, один из старцев спросил меня: сии облеченные в белые одежды кто, и откуда пришли? Я сказал ему: ты знаешь, господин. И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби. (Апокалипсис, 7)

Новоприбывшим выдавали спецодежду – белые ‘’хэбэ’’, брюки, рубашки, шапочки. От этого весь посёлок стал походить на больничный городок. Начальство, а также ‘’блатные’’ (снабженцы, бухгалтерия, завсклады-товароведы) щеголяли в новых »афганках’’. Провезённую мимо КПП водку прятали в ближайших кустах, откуда её с большим удовольствием конфисковывали патрули.

Раннее утро, подъём, завтрак в столовой. Богатство выбора блюд поражало простого советского человека, привыкшего к серым макаронам. Красная икра, балык, колбаса и сыры нескольких сортов, прочие деликатесы и диковинный по тем временам шведский стол. Ликвидаторов рассаживали по автобусам-»броневикам» и вывозили на пересадочный пункт у села Лелёв. Окна зашивали листами свинца, на полу тоже лежал свинец, кабина водителя отделена от салона. В Лелёве »условно-чистый» транспорт менялся на »грязный», обслуживающий 10-километровую зону. Работали по 12 часов без выходных, поэтому иные из зимних жителей Зелёного Мыса не видели своё жилище при дневном свете. ‘’Вечера на хуторе близ реактора» проходили в посиделках за припрятанным спиртным и обильной столовской закуской. Разговоры о жизни, об аварии, о бардаке, творящемся вокруг. Несмотря на всеслышащие уши »органов», этим людям дозволялось многое – лишь бы работали.

Всего через чернобыльское горнило за 5 лет прошло по разным оценкам до 600000 человек и ещё около миллиона выполняли работы в 30-километровой зоне. По данным Чернобыльского союза ликвидаторов, умерло от последствий радиации до 60000 человек, то есть каждый десятый, и не менее 165000 получили разные степени инвалидности. После распада СССР новые государства поспешили откреститься от »чужих» ликвидаторов и положенных им по закону льгот. Новые власти, увлекшись дележом внезапно свалившихся на голову богатств, предпочли забыть о простых незаметных героях и обещанных им золотых горах. Те уходят молча, не испрашивая наград и привилегий. Сильные мира сего скоро канут в историческое небытие, проклинаемые обманутыми и ограбленными. А люди в белых одеждах уже получили свой билет в вечность и благодарность спасённых потомков.

Впрочем, у тебя в Сардисе есть несколько человек, которые не осквернили одежд своих, и будут ходить со Мною в белых одеждах, ибо они достойны. (Апокалипсис,3)

И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет. (Апокалипсис, 20)
Эта идея возникла почти сразу после аварии. Закрыть смердящее радиоактивными газами жерло, похоронив его под надёжной защитой из металлических и бетонных конструкций. Ещё в начале мая о саркофаге (‘’пожирающий тело’’ – с греч.) заговорили академики Велихов и Легасов, а уже к концу месяца началась подготовка к строительству.

Научное и проектное руководство взял на себя НИИ им. Курчатова – то самый, что разработал взрывоопасный РБМК-1000. Из 18 вариантов выбрали проект ВНИИ комплексной энергетической технологии г. Ленинграда. Для непосредственного проведения работ Минсредмашем было сформировано Управление строительством (УС-605), имевшего 6 монтажных районов в ранге СМУ. Могущественное ведомство под руководством легендарного Ефима Славского не знало трудностей с обеспечением материалами, транспортом, питанием и людьми. Это было государство в государстве, со связями на самом высшем уровне, и немудрено, что именно такой боеспособной структуре доверили такую сложную задачу при неимоверно сжатых сроках. Маховик строительства завертелся.

Сначала вновь ювелирно поработали вертолётчики, опустив прямо в разрушенный блок длинный трос с датчиками температуры и газов. При малейшей оплошности они могли запросто упасть прямо в преисподнюю и заживо свариться. Летом в разрушенный центральный зал 4-ого блока спустили и установили 15 специальных буёв для контроля процессов, происходящих в реакторных недрах. Срочно откачали воду из барботера – помещения под активной зоной. В него могло проникнуть расплавленное топливо и вызвать новый мощнейший взрыв. Плита-теплообменник, залитая под основание в мае, стала частью фундамента саркофага, или »Объекта Укрытие», как его официально нарекли.

Проектирование закончилась лишь в июле, когда первые конструкции уже стояли и пошёл бетон. Это было строительство, не имевшее аналогов в мире. Как всегда, лучшие свои творения наши специалисты выдают в дни суровых испытаний, и новый сверхважный объект не стал исключением. Со всей страны к Чернобылю потянулись составы с грузами. Для оперативной доставки их контролировал специальный диспетчер. В селе Лелёв развернули бетонные заводы, откуда готовый продукт доставлялся в Копачи на спецузел и перегружался из самосвалов в миксеры. Те в свою очередь непрерывно подавали его к месту бетонирования. Для снижения радиационного фона площадку вокруг засыпали толстым слоем щебня, накидали плит, и также залили бетоном. К тому времени уже стало ясным, что наибольшую опасность для людей представляют не обломки топлива, неподвижно лежащие на земле, а радиоактивная пыль и аэрозоли, что нельзя обойти, укрыть или обозначить табличками. С вертолётов над станцией разбрызгали быстросохнущий полимерный состав. Это было блестящее и недорогое инженерное решение, »пробитое» Юрием Самойленко, заместителем главного инженера станции по ликвидации аварии. Радиационная обстановка резко улучшилась, и строители смогли приблизиться к объекту. Металлический каркас монтировали с высотных кранов »Демаг», а бетонирование начали снизу, пользуясь готовыми стенками как противорадиационной защитой, постепенно надвигаясь на реактор. Щебёнка сплавлялась по Днепру на баржах, для чего экстренно соорудили новый причал. От посёлка Зелёный Мыс до ЧАЭС пролегла новая асфальтовая дорога, по которой доставляли людей. Параллельно шла полная дезактивация станции, выполняемая инженерными войсками и »партизанами».

Первыми в самое »пекло» шли дозиметристы, настоящие сталкеры, составляя карты местности. Радиационный фон не был однородным – при общей картине от 200 миллирентген попадались точки, где приборы показывали жесточайшие 400 Рентген в час. Причиной тому служили куски топлива, замаскированные грязью или битумом. Наступи на такой »подарок» – и можно остаться без ноги. Грязи перед площадкой строительства было по колено даже в самые жаркие дни – с целью пылеподавления постоянно лили воду, а канализация уже давно забилась горами мусора.

Заливка бетона тоже таила немало сюрпризов. Её проводили дистанционно бетононасосами »Путцмайстер». В каналах имелось множество дыр, куда уходили десятки кубометров. Материал не жалели – в самый разгар в конструкции саркофага закладывалось до 5000 ‘’кубиков», растекавшихся по всему блоку. Стены росли быстро, за ними шли люди. Сначала возвели перегородку в северной части между 3-им и 4-ым реакторами. Она изолировала излучение от обломков взрыва. Западную стену собрали из 1000 тонн металлоконструкций большой толщины. Когда высота достигла запланированных 60 метров, сверху установили массивную металлическую раму массой 147 тонн, наречённую »Мамонтом», а на неё уложили трубы большого диаметра. Сверху саркофаг закрыли металлической кровлей, ограничив доступ в реактор кислорода и дождевой воды. Всего для возведения этого чуда инженерной мысли потребовалось 300000 кубометров бетона и 7000 тонн металлоконструкций.

Но закрыть непогасший реактор внешней оболочкой – ещё полдела. Не менее важным было понять суть процессов, происходящих внутри. Эти работы должна выполнять служба радиационной разведки. Различные роботы зарубежного производства показали полную профнепригодность в условиях отечественного хаоса. Они постоянно за что-то зацеплялись, куда-то проваливались и отказывались работать из-за мощного рентгеновского излучения. Доставлять контрольную аппаратуру в помещения 4-ого блока пришлось людям. Языки залитого бетона затруднили доступ во многие помещения, зато снизили радиационный фон. Однако вблизи застывшей топливной лавы, затекшей в нижние помещения, фон легко доходил до запредельных 1000-10000 рентген в час! Работу приходилось делать на бегу, детально разрабатывая маршруты и максимально ограничивая время пребывания. Помимо разведки велась фото- и видеосъёмка разрушенных помещений блока, сильно затруднённая отказами техники. Существовала опасность »китайского синдрома», когда раскалённое топливо попросту прожигает перекрытия помещений и просачивается в землю (по названию американского фильма 1984 года об аварии АЭС в Тримайл Айленде). Последствия этого могли быть непредсказуемыми – от встречи с водой и последующего взрыва до заражения грунтовых вод на огромной территории. Разведчики выяснили главное: опасные процессы в активной зоне пошли на убыль, цепная реакция угасла сама собой, температура снизилась, и топливо превратилось в неподвижную лавообразную массу. Ликвидаторы вздохнули с облегчением и захлопнули крышку гроба. Последние перекрытия смонтировали уже в ноябре 1986 года. Отныне картина развороченного 4-ого блока навсегда осталась лишь на фотографиях и в кадрах кинохроники. По этому поводу в посёлке Зелёный Мыс прошли торжества с концертом звёзд эстрады и ‘’раздачей слонов» в виде почётных грамот и памятных значков.

Разумеется, саркофаг не стал обыкновенной консервной банкой. Это обслуживаемое помещение с целой системой входов и выходов. Из-за большой спешки и невозможности сварки и подгонки на монтаже (он в основном собирался дистанционно), в стенах и кровле остались большие отверстия, куда проникает воздух, свет и дождевая вода. Как только фон под укрытием упал до приемлемых значений, туда устремились первые исследователи. Выяснилось, что лишь малая часть рассыпанных над блоком материалов попала в активную зону. В основном они оседали в помещениях центрального зала, образовав целые холмы высотой в несколько метров. Уже в следующем году через стену саркофага и бака водяной защиты, сквозь толщу обломков пробурили скважины для введения в помещение активной зоны специальных перископов для получения картинки. Что же скрывали бетонные стены?

Результаты поразили: ни топлива, ни графита внутри почти не осталось. Сорванная крышка реактора наклонилась, как на кастрюле с убежавшим молоком, из неё торчат обломки труб. Оттуда на пол протекли и застыли сталактитами наплывы из оксида урана и расплавленного графита (часть из них назвали »слоновьими ногами» из-за характерного вида). Состав некоторых из них в природе не встречается, и поэтому новый минерал получил название »чернобылит». Если в 1987 году для взятия проб ‘’ноги’’ приходилось расстреливать из автоматов и снайперских винтовок, то с течением времени они размягчились и превращаются в радиоактивную пыль – самую опасную для человека субстанцию, так называемые »горячие частицы». Самый неумолимый разрушитель – время – постепенно подрывает перекрытия реактора и перемещает по нему разбросанное топливо. Но возможность возникновения ядерной реакции очень низка, что не может не радовать. Впрочем, когда-то учёные так же говорили и о возможности аварии на советских атомных электростанциях…

Запас картинок будет пополняться!