Армейские склады

Наёмник, заметив, что его напарник меняет позицию, также решил перебраться в более удобное место. Он укрылся в дальних кустах на возвышенности, откуда мог наблюдать за всей деревней как на ладони.
Наведя прицел, он стал следить за действиями своего напарника и заметил, как тот наводит оружие то на монолитовца, то на сталкера, а затем снова на монолитовца. Наёмник нервно ухмыльнулся и подумал: «Какой-то неправильный монохромный, они же вообще не поднимают руки вверх, обычно бросают гранату под ноги и забирают с собой бедолаг на тот свет. Что-то тут не чисто».
Он передал по рации сообщение своему напарнику: «Что у вас там происходит? Скажи серому, любое резкое движение — и он будет своему камню кланяться на том свете».
Погода портилась, надвигались сумерки, и начал крапать дождь. «Погода портится, это не к добру», — подумал наёмник. «Заканчивай с ними быстрее, кажется, надвигается что-то», — сообщил он своему напарнику, лежа в кустах и держа на прицеле всю разношерстную компанию.
Затем он взглянул на радар и увидел ещё одну сталкерскую метку. «Им тут что, медом намазано? Раньше сюда ни одна собака не думала лезть, а тут на тебе, сразу толпа», — выругался про себя мерк.

Наш канал в телеграмме - Подписывайся!!! - t.me/stalkeruz_com
Наш чат в телеграмме - Велкам!!! - t.me/joinchat/AhAXYUa0wa1dXbp760kauA

Заброшенная деревня кровососов

- «В ЧЗО правила просты и понятны. Видишь монолитовца - стреляй. Мы их установили от того что вы нас к этому побудили» - внезапно для самого себя Карпов вступил в диалог с сектантом. - «Однако что-то здесь не чисто. Предложение принимается, но без лишних выкрутасов. Оружие на предохранитель и за спину, вперед шагом марш в ту сторону»
Офицер указал жестом направление в сторону хутора что находился в начале армейских складов, где некогда располагалась группа дезертира-изменника долговца Черепа, известного как полковник Черепанов. Там же они все и полегли перед неудачным штурмом базы группировки «Свобода».
- «Черный, прикрывай» - едва слышно произнес долговец зажав кнопку на гарнитуре. - «Мы идем к хутору»
Тем временем погода сменялась с сухой на дождливую, а ощущения после боя проследовали не самые приятные. И дело тут было не только в грешниках или внезапной встрече «новых» знакомых. Создавалось впечатление что проблемы только начинаются и сейчас кто-то нам просто дал тайм-аут перед чем-то более серьезным.

Кхорн подняла голову выше, изучающим взглядом осмотрев Долговца из-за стекла шлема. Этот человек явно был в Зоне не первый год, и не сломался от жизни в этих местах. От него веяло уверенностью и железной хваткой. Таких людей она уважала. Дождавшись, когда с земли поднимется незваный сталкер, она наконец опустила руки.

До женского слуха донеслись слова черно-красного, который, по всей видимости, обращался к Наемнику, что ранее здесь и встретился мужчине. Наконец, они двинулись вперёд.

День близился к вечеру, на шлеме начали появляться мелкие капли мороси. Когда тебе в спину тычат оружием – не остаётся ничего другого, как идти вперёд. А ведь в иной ситуации, всё могло закончиться гораздо иначе: в руках у Кхорн бы оказалась граната, и все они оправились в небытие. Сейчас же – Монолитовец познавал свою новую жизнь, обретая голос собственного Я.

Проходя недалеко от барьера, женщина кинула лишь короткий взгляд в ту сторону, будто увидев там некий призрак… Прошлого?

Она тут же заискала глазами перед собой, вслушиваясь в размеренные шаги своих спутников и стараясь отвлечься от наваждений. Впереди в воздухе запульсировал воздух, мягкими пересветами отражая легкие капли дождя. Это место пришлось обойти стороной.

Дорога была недолгой. Взобравшись на небольшой пригорок, где расположился хутор, она негромко выдохнула, переводя дух и заходя под почти даже полностью сохранившуюся крышу одноэтажного домишки. Завести разговор первой она не рисковала, желая для начала понять, что же нужно этой странной парочке.

Озен смиренно топал рядом с монолитовцем, смиренно терпя боль в ушибленной коленке. Опасаясь делать лишние движения, пока ему в спину упирались недружелюбные стволы винтовок, он думал тяжёлые думы о своём нонешнем положении и в уме почёсывал затылок. В общем-то, на встречу с этими людьми он и направлялся, но сложилось как сложилось.

Получилось даже лучше, чем ожидалось — теперь у него была возможность ознакомиться с целями до непосредственного разговора: серьёзный, будто сошедший с агитплаката на Ростке долговец, казался тёртым калачом и лидером собирающейся шайки, возможно даже, её мозговым центром; разодетый как ролевик или косплеер наёмник напрягал Озена даже больше монолитовца — от таких персонажей можно ожидать любого фокуса, тем более простым психически больным он не казался; наконец, необычайно положительный фанатик, вероятно, женского пола (хотя, учитывая веяния времён и разрушительное воздействие излучателя, денег бы он на это не поставил), который, очевидно, изначально в сделку не входил.

Он зашёл под крышу хутора сразу за монолитовцем.

Всё таки на территории Украины у тех, кто ходит в чёрной форме, есть некая сакральная предрасположенность заводить местных в руины деревень, и там что-то делать. Вас воль ден дринкен, как говорится.
Эволюция дала нам возможность размышлять. Это что значит? Надо пользоваться дедукцией.
Двое этапирующих ведут себя дюже вольготно. Вели бы. Но нет. Долговец идёт один! Совершенно отбитый солдафон. Хотя даже по уставам караульной службы должно быть двукратное численное превосходство. Либо где-то есть прикрытие, либо у должников стало совсем всё грустно. Немецких танков Второй мировой нигде не видно, значит, точно не безумцы или заезжие туристы. На отчаянных не похожи, поведение не то. Те бы расстреляли даже своего, пусть и случайно, а потом решали, что и как поступать. Значит, прикрытие. Где прикрытие? До вышек Складов далековато. Значит, водонапорная.
Перевод бинокля на набухшую вершину башни показал, что бойниц там новых нет, проломов и иных тоже особо не наблюдается. Значит, сектор обзора у стрелка только на деревню. И то, если он там есть.
Сталкеры уходят. Ага. Те двое... Явно пришибленные какие-то. Грустно. А вот их уход на юг... Понятно. Ведут или на Росток, тогда интереса никакого не представляют. И лучше лишний раз ни с кем не выходить на контакт. Либо будут ждать прикрытие в хуторе чуть южней дороги. Значит, если сейчас уходить, то можно подставить внезапно спину догоняющему снайперу. Значит, ещё подождём, полежим.
Лежать можно. Но скучно. Так что сталкер решил себя немного поразвлекать интеллектуальными изысканиями.
Идут четверо. Долговец, монолитовец, чёрт знает кто, и прекрасный осенне-зимне-весенний день, они в одинокий хутор, он к концу. Либо дрочить, либо молиться, можно подумать. Но нет. Монолит сломан, женщин среди них нет. Значит, будут дрочить допросами. Грустно. Печально.
Вывод? Сидим, ждём. Как удостоверяемся, что нигде никакого прикрытия нет, и неторопливо валим. А пока можно чуть поудобнее лечь, и заняться улучшением маскировки.

Наёмник, не отрываясь от прицела, следил за троицей, которая направлялась к ближайшему зданию. Вскоре он потерял их из виду. «Нужно будет проконтролировать ситуацию», — подумал он и уже собирался сменить позицию, когда оторвав свой взор от прицела, в стороне он заметил движение в кустах. Он прицелился туда и, приблизив оптику, пробормотал: «Ещё один перец появился. Интересно, что он тут высматривает?» Наёмник не был уверен, что это фримен, но его насторожило, как расслабленно тот лежал в кустах.
Он связался с напарником по рации: «Я пока тебя не вижу, подойти не могу. Ещё один сталкер появился, наблюдаю за его действиями».
Дождь усиливался, а ветер становился всё более резким. Непогода настойчиво заявляла о себе, но снайпер привык проводить в таких условиях часы, поэтому не замечал особой разницы, кроме капель дождя, стекающих по оптическому прицелу. Сумерки сгущались, а сталкер в кустах всё не уходил. Наёмник, наведя на него прицел, увидел большой рюкзак с охапкой хвостов и задумался: «Слишком навороченный рюкзак для обычного сталкерюги, что же этот эрудит может здесь искать? В перестрелку он точно не полезет, ничего тяжелее пистолета и ручки в руках не держал. Так зачем он здесь?» Эти вопросы не давали покоя старому наёмнику.
Он передал по рации сообщение долговцу: «Здесь появился заучка, что будем делать?» Пока сталкер не ушёл, можно было его тихо убрать, чтобы не мешался под ногами. Зона найдёт применение его телу, решил наёмник.
Так он лежал неподвижно, выцеливая нежданного гостя, который пришёл к ним на пикник.

В кустах лежало тело. Плащ свободного покроя, испачканный во всей палитре грязи ЧЗО, и взятый за родной цвет расцветку всех оттенков тёмно-серого, покрывал фигуру от головы в капюшоне до голенищ берец.
Капюшон скрывал лицо. Беспалые перчатки с руками внутри них алчно сжимали перед лицом бинокль. Бинокль не давал рассмотреть лица.
Последние действия неизвестного сталкера стали тем, что притирочкой, полуперекатами и сгребанием вокруг себя, тот стал себя активно маскироваться. Рюкзак, поверх которого висела связка пёсьих псов, на боку имел наплечный галстук сотрудника Учёных. И сталкер, не переставая смотреть за округой в биноклю, одной рукой его подоткнул поглубже в куст, чтобы не так сильно было видно.
Маскируется. Оружия почему-то не видно. Различных учёных приблуд тоже. Хотя рюкзак навороченный, это да. Видимо, всё спрятано под плащом.

Заброшенный хутор

Подходя к хутору, долговец не мог оставить мысль, что больно гладко они идут. Да, судя по слухам «Монолит» сейчас уже сам не свой, но принять это было крайне тяжело и палец то, и дело плясал на курке. За сталкера долговец переживал меньше всего. От простых бродяг обычно проблем ожидать не приходилось. С виду простой парень, коих по Зоне толпы ходят, но создавалось впечатление что парень себя еще серьезно проявит, а посему необходимо было держать и с ним ухо в остро.
Зайдя под крышу полуразваленного хутора, Карпов велел отставить «заложникам ситуации» оружие в сторону и встал напротив них. В это же время наемник сообщил весть. Долговцу не показалось, они были не одни и проблема была не единственной. Услышав о присутствии некого ученого, офицер задумался:
«Этому что еще нужно? Белые халатики нам явно не враги, но спроста ли он наблюдал за нами? Просто потому что интересно или все-таки с определенной целью? Столько вопросов и так мало ответов…»
- «Чёрный, ты мне нужен здесь» - сообщил Карпов в гарнитуру. - «Если свободовцы заметят нас на своей территории, мне явно придется не легко с этими двумя. Прогони его от сюда по тихой, да подваливай к нам»
Не спуская рук с автомата, офицер нашел рядом старый табурет и присев на него напротив этих двоих, пристальным взглядом уставился на пришельца и одиночку.
- «Я постараюсь быть краток и надеюсь на то что вы тоже не займете много моего времени, не станете пудрить мне мозги» - твердым басом уверенно произнес офицер. - «Я надеюсь нет необходимости рассказывать о моих намерениях в том случае, если вы все таки решитесь на том что бы мне где-то, как-то, в чем-то солгать»
Быстро перебирая в голове мысли, Карпов начал с простого.
- «Начнем с простого: покажите ваши лица, назовите ваши позывные и объясните мне доходчиво, что вы делали в деревне кровососов сегодня…»

Озен чувствовал себя слегка неуместно среди сталкеров в родоплеменной снаряге. Эта мода начала становится атавизмом среди одиночек, когда на внутренний рынок Зоны хлынули десятки производителей из ближнего и дальнего зарубежья, желающих перевернуть рынок аномальными материалами и испытать свои экспериментальные конструкции в боевых условиях; большинство ходило в дешёвой и умеренно качественной китайке или чуть более привычных, пусть и постепенно выдавливаемых с рынка, украинских и белорусских комбинезонах. В России и странах НАТО эту сферу зарегулировали дюже круто, что только со спецназа и снимай.

Группировки до талого держались за старые порядки. Наверное, потому и рассыпались, когда Зона повернулась к ним жопой. Взять того же долговца — находка для снайпера. Среди полумутантов-грешников есть такие звери, которые без прицела на километр бьют. Им, да и большинству профессиональных бойцов, в красно-чёрные мишени стрелять — одно удовольствие.

И ладно бы такой дурью какие-нибудь анархисты или фанатики маялись, как его сосед-монолитовец, так нет — военнизированная структура, почти что частная военная кампания, которая носится по Зоне со своими правилами, уставами и прочей несусветной чушью.

В свою очередь, Озен был одет современно, в дорогой защитный комбинезон тёмно-серого цвета от китайской фирмы с непроизносимым названием из тенсентовского холдинга. Флагман из линейки прошлого поколения, работа сумрачного конфуцианского гения, гимн современному материловедению, наномолекулярным технологиями и упорству нейросетевых научных негров.

Сверху был одет плитник российского производства с кевларовой подложкой и быстросъёмными кармашками, тщательно заштопанный на месте попадания — спасла когда-то керамическая плита четвёртого класса защиты.

На ногах — неизвестного происхождения берцы со стальным носком, которые он стянул с трупа военного сталкера из Румынии, с отрядом которого Озен со своей старой группой сцепился на болотах.

На голове — новомодный модульный противогаз-конструктор, состоящий из респиратора, прозрачного пластикового визора, лёгкого шлема из арамида с мягкой подушкой и комплектных активных наушников с рацией; слева, на рельс, был присоединён фонарик на гибкой металлической ножке; справа — небольшой тубус со встроенным детектором аномалий и артефактов, работавший на манер «Отклика».

Рюкзака он с собой не имел. В баре на хранении лежал здоровенный тактический, но путь до складов всё равно был недалёкий. Необходимый запас снаряжения без проблем умещался в разгрузке — полтора десятка патронов по карманам, плюс пять в патронташе на дробовике, плюс семь (уже четыре) в обойме; всяческая первая помощь в большом пенале на поясе; там же на поясе два ножа: один среднего размера в обычных кожаных ножнах, другой длиннее, в необычных металлических — удивительный дар от благодетеля; фляга с водой, да всякая прочая мелочевка, нехитрая снедь да запасные батарейки.

Вместо ПДА — устройство с небольшим экранчиком, оффлайн-картами и доступом к защищённым каналам. Сама мысль о том, чтобы таскать на руке маленького шпиона с выходом в общую сталкерскую сеть, казалась Озену бредовой. Особенно сегодня.

***

Сталкер стоял, прислонившись спиной к прохудившейся деревянной стене, скрестив руки на груди и по-журавлиному подогнув ушибленную ногу. В бесчисленные пулевые отверстия просачивался зябкий, холодный ветер, доски за его спиной подозрительно глубоко прогибались, и на мгновение Озену стало боязно, что именно сегодня этот ветхий домишко, переживший десятки боев и сверхъестественных происшествий, развалится под его малым весом.

Угроза от долговца так раззадорила Озена, что ему всенепременно захотелось гнуснейшим, бессовестнейшим образом соврать, только чтобы посмотреть на то, как красно-чёрный с самым серьёзным, уверенным, почти министерским выражением лица проглотит наглую ложь. Волевым усилием сталкер подавил позыв. Делу бы это не помогло, да и способности долговца читать мысли он бы сильно не удивился — народная молва разносила о «Долге» и более дурные слухи. Да и мало ли, что в Зоне произойти может? Плавали — знаем.

Озен немного повозился с застёжками и снял с головы шлем. У него была светлая кожа, безволосое, подростковое, почти девчачье лицо с тоненькими губами и высокими скулами — чистый ангелочек, если бы не внушительный шрам от кислотного ожога, от левого уха и чуть ли не до левого же локтя.

— Озен, одиночка. — Высоким, чуть хрипловатым голосом представился он. — Работаю на Хоккеиста, бывшего учёного, ныне — коммерсанта. Хочет держать руку на пульсе событий, потому направил к вам меня. Считает, что вы последние, с кем сегодня можно иметь дело.

Сталкер осекся, поняв двусмысленность фразы. Он извинительно улыбнулся.

— …я имею в виду, последние приличные люди. Не силён в речах. Собс-но, двигался к вам, но, видимо, немного опоздал. — Озен почесал нос. — Или поторопился, это как посмотреть. Столкнулся с греховцем нос к носу, но Бог миловал. Потом с монолитовцем, но… дальше знаешь.

Очень хотелось взглянуть на лицо монолитовца. В живую Озен ни одного не видел, а потому был жутко заинтригован, правда ли у них белые волосы, глаза без зрачков и встроенные в зубы капсулы с ядом. Брешут, собаки, но мало ли что в Зоне произойти может?

Джагер во время всех происходящих событий аккуратно переместился с холма ближе к заброшенной дороге ведущей к Радару. Выстрелы наконец окончательно стихли.
Осторожная перебежка ближе к первой линии полуразрушенных домов и сараев. Аккуратная проверка обстановки. Тишина. Люди прошли в ту полуразрушенную избу.

В какой-то момент что-то мелькнуло на том холме откуда спустился Джагер, буквально на границе периферийного зрения.

Мужчина резко обернулся и навел ствол своего АКМ. Со стороны холма улепетывал слепой пес, держа в зубах окровавленную кисть человека
"Нда, у кого вот уже ужин" - подумал сталкер опуская оружие.
Он прижался к кирпичной стене и обратился в слух. Теперь оставалось только ждать.

В зоне сумерки, завывает ветер и льёт дождь. Земля промокла, глина превратилась в грязь, а местность стала похожа на болото. Грязь и сырость — вот главные особенности этих мест аномальной зоны.
Наёмник, наблюдая за лежащим сталкером, заметил рядом убегающую собаку с чем-то в пасти. Наёмник подумал, что стоит напомнить сталкеру о том, что он здесь не один и навёл прицел на собаку.
Держа винтовку наготове, он начал считать расстояние и секунды до выстрела. Глубоко выдохнул, опустил палец на спусковой крючок и замер в ожидании.
Внезапно блеснула молния, раздался глухой выстрел, и прогремел гром, нарушая тишину местной деревни.
Покалеченное тяжёлой судьбой животное споткнулось и больше не подавало признаков жизни. Не было слышно даже визга. Наёмник подумал о том, что несчастное животное больше никогда не будет страдать в таких условиях выживания. Спи спокойно, слепыш, мелькнула у него мысль.
Он снова навёл прицел на сталкера, который лежал неподалёку. По его поведению было видно, что он заметил падение собаки и что это не просто так. Наёмник прошептал: «Что же он собирается делать дальше?» — и продолжил наблюдать за действиями сталкера через прицел.

Осенняя пора, карнавал тления; кроваво-красные лепестки роз обрели воспаленный, небывалый отлив, а псина прервала свой бег, жизнь и смысл.
В хорошо написанных книгах примерно как и в жизни - редко встретишь по-настоящему длинную фразу, потому что всякий опытный сочинитель знает, с каким риском связано использование этого литературного приёма – а именно, однажды превзойдя умеренную величину, составляющую примерно две-три стандартные строки, фраза начинает жить и развиваться словно бы сама по себе, и поначалу её автор только радуется, глядя на то, как подрастает его складное дитятко, как расцветает оно на глазах, проявляя свои скрытые дотоле таланты и обнаруживая в себе всё новые и новые синтаксические возможности, как изящно выстраиваются в нём вложенные один в другой деепричастные обороты, но затем медленно, постепенно, исподволь и мало-помалу начинает замечать, что цепочки однородных членов становятся чересчур длинны и в них втискивается всё больше совершенно избыточно-обрыдлых синонимов, да и сама фраза как-то подозрительно не хочет завершаться, хотя всё необходимое, без сомнения, давно сказано и даже запас знаков препинания скоро окажется исчерпанным: двоеточие, запятая, тире – и снова запятая, и опять тире – и вот тире уже приходится подпирать запятой, иначе оно уже не дюжит держаться, – и тогда к автору, буквально заживо холодеющему от стылого дурного предчувствия, наконец приходит осознание того, что фраза его объевреила, что у него уже нет здесь власти и даже не в силах перестать повторять одни и те же слова: даже, уже, наконец, – и что ни один вменяемый читатель не сможет вспомнить ее начала, даже если когда-нибудь ему суждено будет увидеть ее финал (а тут еще выныривают невесть откуда абсолютно бесполезные, перегруженные бессмысленными причастиями дополнительные примечания в скобках), и автор клянёт себя за то, что много лет, возможно, примерно пятнадцать, назад впервые уселся за печатную машинку, тлея алчные думы, что там сидит форнит, и за свою жадность, из-за которой восемь лет тому назад, когда ему перепало немного лишних плюсиков, не купил на них монитор побольше, потому что, если бы он у него сейчас был, начало фразы не уползло бы за верхнюю границу экрана, а ведь вполне может быть, что именно там, в начале этой упрямой фразы, коварно прячется в метафизических кустах секрет её невероятной живучести; и тогда он пускается на хитрость и пробует остановить злодейку, придушить по тихой сапе, с помощью многоточия… но, замерев на миг, она вдруг оживает опять и снова принимается ползти вперед, как непобедимый Маресьев… как герой хрестоматийного рассказа Джека Лондона «Любовь к жизни»… Как уже сросшийся с личностью персонаж, спасаясь от преследующего её автора, этого чахоточного пса, цепляясь за поверхность экрана растопыренными буквами – только бы выжить, выж-ж-ж-жить любой ценой, – и вот она уже будто бы обретает вторую молодость и вновь растет и ветвится, как нос завравшегося до безобразия Буратины из легковоспламеняемых пород древисины, – однако автор, приходя в осознание, что дело серьезно, что на кону вся его профессиональная репутация и перед ним стоит вопрос жизни или смерти, что выживет в этот раз только один из них, всё-таки отыскивает, изыскивает, откапывает в себе последние силы, собирает в кулак всю оставшуюся волю и наконец вгоняет прямо в позвоночник этой коварной безжалостной анаконды решительную и бесповоротную точку.
Наверное, именно так для него и была воспринята эта ляпнувшая остатками своего чахлого тельца псина. Точка.
Едва открыв глаза, сталкер по старой привычке начал подумывать, чему бы ему порадоваться сегодня. Вдруг ему всё то чудится, и он не отправился вслед за той сукой, именуемой фортуной, обратно в эту клоаку мироздания. Столько было отказов, полуобещаний, решительных «нет», взлелеянных и обманутых надежд, новых и новых попыток, которые всякий раз кончались ничем, что мужчина совсем утратил решимость.
О, это восхитительное, невероятно соблазнительное принятия разложения изнутри, когда где-то внутри разрасталась какая-то чёрная плесень. Открытый разум как открытая рана. Уязвим для любой отравы. Подвержен гниению. Способен принести своему владельцу лишь боль. Отравы горькой правдой о своей серости. Тёплой зоне комфорта в прогнившей утробе придуманного манямирка. И боль от пресловутого осознания, что даже смерть - дело сугубо личное, интимное, и то... Невозможно для себя. Каждый смертный ублюдок бессмертен для себя, ведь с ней кончается и он. Умереть можно для других.
Поглядев, как на жухлой и мёртвой земле Зоны происходят последние синкопы псины, сталкер негромко прошипел себе под нос:
-Ах, все это книжные разглагольствования, даже в своём ничтожестве я стараюсь выражаться красиво, - сплюнув через удобную бойницу во рту по причине отсутствия зуба, тот зашебуршал рюкзаком, дескать, покидает свою позицию, уходя влево. Сам же в этот момент стал скатываться ровно назад от проклятой деревни кровососов.
Всё это мерзкое существо источало болезненный символизм. К чему бы оно ни прикасалось рукой или мыслью, обретало дополнительный декадентский смысл.
И вот теперь тот проклятый холм стал Голгофой. А тот незримый стрелок явно был дерьмодемоном. Псину распетушило так, что только писюны по стенам. Калибр крупный. А раз звука слышно не было. Стреляли издалека и с высоты, ведь тушку собаки припечатало. Надо отходить. На юг, а там посмотрим...
Обезумевшая толпа отличается от стада охваченных паникой животных тем, что она хуже. А все чувства сталкера были как раз одной такой прогорклой толпой. И она вопила, что надо уходить.
Старый свитер от долгого лежания покрылся травой. Наколенники чуть сдвинулись, и пришлось встать позу алкоголика номер три, сиречь, раком, чтобы их поправить. Пояс привычно оттягивался кобурой и карабином с укороченной автоматической винтовкой. А вязаная шапочка горько выплюнула из-под себя пару прядей отросших волос.
Рюкзак привычно потянул плечо куда-то туда, на дно. И, подумав, что пора завязывать с осознаванием мира вокруг нас, и начать следовать примерно к пункту своего временно означенного убежища. То есть, на Росток. Не хочется что-то ныне идти к свободовцам. Дюже много вокруг их базы стрелять начали. Не нравится.
Пользуясь распадками и перепадами холмистой местности, сталкер принялся неторопливо сдвигаться на юг, глядя с вершины своей сутулой фигуры поблёкшими глазами тёмно-зелёного цвета.

Кхорн расслабила плечи, насколько это было возможно. Отсутствие сна и редкие приемы пищи сказывались не только физически, но и морально давили на Монолитовца. Конечно, к такому аскетичному одиночеству начинаешь привыкать, становишься внимательнее, острее воспринимаешь все происходящее вокруг, в этом были явно свои плюсы. Образовавшаяся компания заставляла дважды обдумывать каждое свое действие и слово.

Первым заговорил Долговец. Его слов следовало ожидать. Ещё там, в заброшенной деревне, где всем им довелось встретиться, Монолитовец ощущал неприкрытую неприязнь к своей персоне. Проклятые и ненавистные всеми, такими они останутся в памяти здешних обитателей. Ненависть порождала ненависть; нередко подобные встречи и резкие выпады заканчивались столкновениями. Но за что Зона вознаградила их такой всеокружающей злобой, сковывающей в кольцо бессилия?... Сталкеры сбивались в стаи, преследовали их, кого-то истязали, припоминая то, чего они не помнили и не осознавали.

Кхорн часто размышляла об этом. И подобные встречи старалась избегать, не привлекая к себе совершенно ненужное внимание. Но нельзя было показывать и слабость.

Черно-красный вышел на связь со своим подельником, в то время как сталкер с дробовиком, что попался женщине у вышки, решил все же проследовать совету говорящего и первым показал своё лицо, решив ответить на тут же начавшиеся расспросы.

Она стояла чуть поодаль от остальных, наблюдая за всем происходящим безмолвно. Что творилось в голове у Монолитовца? Обида? Злость?... Или жалость?

Все то, о чем сказал некто Озен, которого она толком и не рассмотрела, ни о чем не говорило женщине и представлялось каким-то странным, чужим и недосягаемым. Она была словно инопланетянка, оказавшаяся по ошибке в этих местах и пытавшаяся понять, чем же тут занимается местное население.

В воздухе зависла тишина. Быстро облизнув пересохшие губы, Монолитовец все же взял слово.

- Мне не нравится, когда пытаются начать разговор с позиции силы. Ты можешь ведь и ошибаться в чем-то, Долговец. У тебя слишком много вопросов, но сам ты - ответов не даешь.

Механический звук умолк. Она поднесла ладони к своему шлему и осторожно стащила его с головы. Немного поморщившись, Монолитовец осмотрел присутствующих: за шлемом скрывалось женское бледное лицо, темно-русые волосы, подрезанные под удлиненное каре, прилипли к светлой коже, обрамив четкие контуры. Зелёные глаза потемнели, а под ними залегали небольшие темные синяки, будто от недосыпа. Бровь рассекал давно заживший белый неаккуратный шрам, маленькие царапины розовых шрамов – что были свежее, пролегали с той же стороны под нижней губой. Этот взгляд не выражал ничего. Своею пустотой он был готов поглотить все окружение вокруг: в глазах не было интереса и задора, даже злости. Скорее какая-то нечеловеческая тоска.

- Меня зовут Кхорн. Там было мое место, Долговец. Место, где мне и таким как я - можно было укрыться от тебя и ему… Подобных. Вы часто напоминаете нам о какой-то человечности, хотя и сами позабыли здесь – что это такое, - голос Монолитовца разрезал холодной сталью эту тишину.

Заброшенный хутор

Прежде чем ответить людям стоящим напротив, Карпова словно молния пронзила. И дело было далеко не в том что вторым персонажем этой потасовки оказалась девушка, что являлось редкостью для здешних краев. Он словно словил эффект дежавю. Не оставляло ощущение что где-то он видел уже эти глаза. Чем дольше он смотрел на бывшего или настоящего представителя группировки «Монолит», в чем еще предстояло разобраться, тем больше он этот эффект ощущал. Оставалось только вспомнить где он ее видел, но хоть убей на месте, а в голове не вязалась картина девушки и фанатично образованной группировки. Скольких сектантов ему довелось рассмотреть за свою жизнь и ни разу среди них он не видел девушку, в чем он был уверен на все сто процентов.
Поймав себя на короткой заминке, словно потеряв дар речи на мгновение, долговец быстро привел себя в чувство, стараясь максимально скрыть свое ошеломление. Словно все так как должно быть.
Сказать ей хотелось многое на ее претензии, но профессиональные издержки не позволяли вступать в длительные монологи с потенциальным агрессором. Все должно быть коротко, четко и ясно. Без мыла. Что бы тебя нигде не могли ввести в заблуждение, а необходимая информация была получена в краткий срок. Такова была его работа.
- «Я напоминаю вам о моей и вашей позиции в данный момент. Не я у вас, а вы у меня под прицелом» - Произнес офицер.
На самом деле, если отбросить всю эту мишуру, долговцу все же стоило поблагодарить этих обоих за помощь в том бою, но делать он этого не стал по ясным причинам. Для начала было необходимо установить роль обоих в этой бойне и там где роль сталкера была понятна, то зачем монолитовец вписалась за них оставалось загадкой, что предстояло еще установить.
Внимательно оглядывая серым без эмоциональным взглядом обоих, Карпов продолжил:
- «С Озеном одиночкой мне все более-менее понятно. Вопрос лишь в том, как он нас нашел…» - Не закончив фразу, Полковник остановил свой взгляд на взоре сталкера и затем продолжил. - «и что конкретно Хоккеист хочет получить от данной нами информации, а вот с вами, Кхорни, вопрос куда сложнее. Ты пряталась от нас, но в итоге сама же себя выдала помогая нам. Зачем? В чем мотив?»
Не дожидаясь ответа, Карпов поднял на секунду свои глаза на исхудалую крышу сарая. Дождь уже во всю проникал через различные ее отверстия, создавая некоторое неудобства временным обывателям этой избушки. Стоило подыскать другое место, а лучше и вовсе убраться с этих складов, ведь не ровен час был накликать новую беду. Осталось лишь дождаться наёмника и срочно двигать в сторону завода Росток, надеясь на то что новых приключений по дороге не нарисуется

Озен засмотрелся на несимметричное лицо монолитовки, на её чуть прищуренный левый глаз цвета алтайского дубового листа, обрамлённый сливовой печатью усталости, от которого отходила тонкая нервная складочка, и в этой складочке угадывалось больше истории, чем в опустошённом, бесцельном, отрешённом взгляде, что умирающая олениха в последний раз бросает на уткнувшегося в её охладевшую щеку Бэмби.

В нём сражались два одинаково сильных чувства, бередивших всё ещё по-юношески нежное сердце: разочарование и безразличие. Озен был разочарован тем, насколько обычным, непримечательным было её лицо; она не была загадочной роковой незнакомкой с пронзительными голубыми глазами, тонким, миниатюрным, чуть курносым носиком и до невозможности белоснежными, развевающимися на ветру волосами, в которых играет лучами холодное, неприветливое чернобыльское солнце; она не была сильной, доминирующей, властной женщиной с чёрными как смоль короткими волосами, надменным, пламенным, прожигающим дыры взглядом и манящими полными губами; не была она и страшной как смертный грех ведьмой с длинным горбатым носом, уродливой родинкой над верхней губой и неровными, кривыми, желтушными зубами; иными словами, она была слишком обычной, с поправкой на суровые реалии аномальной зоны, женщиной, не дурной и не хорошенькой, излучающей тоску и уныние, которые ей категорически не шли.

Он бы с радостью отвернулся, но слишком уж цеплялся глаз за ту складочку, потому то не за что больше было цепляться, не о чем было думать, нечему было сопереживать. Всепоглощающее безразличие навалилось сизифовым камнем, высасывало все силы, и только эта складочка удерживала Озена, чтобы не зевнуть, не послать всё к чёртовой матери, не хватануть нож и не пырнуть долговца в шею, пока он бегает глазами по монолитовке; не ради какой-то великой цели, а просто потому, что чувствует он щемящую русскую тоску, которую остановит только вид проливающейся крови; и не важно, чья будет проливаться кровь, ведь важно только течение жизни из тела в сухую, прогретую радиоактивными изотопами землю.

Не без труда смахнул это дремлющее в глубине души наваждение Озен, не больно прикусил губу и оторвал взгляд от нервной складочки, посмотрел на тёмное, свинцовое небо. Почему-то захотелось спеть и поплакать, когда он увидел, как свободно плывут над головой вихрящиеся тучи, как безмятежно падают на землю тяжёлые капли, пока он стоит здесь как идиот под дулом винтовки, слушает бессмысленные разговоры, сам ведёт бессмысленные разговоры, а время утекает сквозь пальцы; да Бог с ним, со временем, утекают сквозь пальцы мысли, которые приходится тратить не на восхищение этим крошечным, погрязшим в пороке мирком, а на препирания с каким-то воякой и его «чёрным» дружком — ох, как надеялся Озен, что этот таинственный собеседник реально окажется чернокожим, желательно коренным американцем из Бронкса, двухметровым баскетболистом в расшитом студенческом бомбере, а не то он окончательно расклеится, потеряет надежду на интересную байку, которую сможет травить своим внукам, когда неблагодарные дети спихнут своих чад в его уже стариковские руки, чтобы смотаться на юга.